Мамочка моя отекать да худеть начала, но мне и в голову не приходило, что она поддает. Созналась, что бухает уже два дня. От тоски, говорит, прикладываться начала, да от одиночества. Хочет, мол, от вредной привычки избавиться, да не может уже. яЗнакомая одна подвернулась, у которой тетка горькую за воротник закладывала, а потом — бац! — и завязала с выпивкой в один момент! Ну она и рассказала, как быть.
Подловила я матушку, когда та навеселе была, окропила ее святой водой и вот такую молитву над ней прочла:
«Встану, перекрестясь, пойду, помолясь. В поле стоит деревце. Ветер дует — оно качается, дождь льет — гнется, солнце жарит — сохнет. Ты, ветер, не дуй; ты дождь, не лей; Ты, солнце, не жарь; ты, раба Божья (имя) не качайся, не гнись, не сохни! Стой прямо, говори здраво, мысли светло! Аминь. Аминь. Аминь.»
Ох и кряхтела же матушка, пока я молитву читала! Ох, родимая, и отмахивалась же от меня! Потом я ей святой воды налила, чуть ли не насильно. На следующий день к графинчику с водкой потянулась было, да передумала, осеклась. Весь день кругами ходила и ругалась. Снова я ее- святой водой да молитвой. Неделю я ее так выхаживала. На восьмой день вместо графинчика к холодильнику потяну — наконец-то голод почувствовала. Тут я поняла, что дело пошло на поправку.
