Командировка в Москву в том году у меня была пятая. Со мной отправили юриста, Сергея, чтобы с деньгами я ехала не одна. Наличные я припрятала в потайном кармане и пристегнула булавкой. Сергей был в курсе и начеку. После решения рабочих вопросов мы выпили по чашечке кофе и гуляли по Арбату. Народ здесь был разный: приезжие и местные, артисты и художники. В ожидании клиентов сидели цыганки, вставив штендер: «Гадаю, снимаю порчу». Глаз зацепился за белокожую гадалку. Я приблизилась к ней, заглянула в синие, как небо, глаза женщины и содрогнулась. Будто далекой седой древностью на меня пахнуло. Я интуитивно уловила: передо мной настоящая ведьма. Присутствие ведуньи или её энергии я стала чувствовать во «второй» жизни. «Первой» я называю время до клинической смерти.
Гадалке было за пятьдесят, она сидела со скучающим видом.
В последние дни у меня был провал по всем направлениям. И здоровье пошатнулось. «Можно погадать»? — обратилась я к женщине. Она оживилась:
— «Тебе нужно снять порчу! Вижу, ты уже раз снимала. Говорили, что делали тебе три раза на смерть: поднесли в рюмке на свадьбе, через бревно передали и в подушке зашили?»
Я кивнула, такое действительно было. Гадалка хмыкнула и повела меня за дом к машине. Из салона вышел молодой мужчина, гадалка села за руль, а я — рядом.
— Меня зовут Ника. Если хочешь, сниму порчу. Только надо ко мне ехать, — сказала она.
Куда-то ехать не хотелось, и до отправления поезда было мало времени.
Через две недели мне снова пришлось ехать в Москву. Проблемы не ушли, а еще усугубились, и я решила обратиться к гадалке после рабочего дня. Я увидела Нику на том же месте. Спросила:
— Сколько стоит снять порчу?
— Пятьсот рублей, — ответила Ника.
Машина везла меня на другой конец Москвы. Начинало смеркаться, появилась тревога: «В чужом городе еду к незнакомцам, а вдруг это маньяки?»
Зашли в квартиру. Константин суетился на кухне, готовил все к ритуалу. Меня посадили на стул. Вокруг поставили одиннадцать свечей. На плечи накинули простыню и сказали закрыть глаза. Запах воска дополнил запах мелиссы и какой-то пряной травы. Ведунья обходила меня, читая заклинание об одиннадцати апостолах. Я ругала себя последними словами за то, что меня сюда принесло. Передо мной поставили тазик с водой, в который вылили воск.
— Открой глаза, что ты видишь?
— Клубок змей, — ответила я.
— Это тебе делали на болезнь, — сказал Ника.
Одиннадцать раз ставили передо мной тазик с водой, и каждый раз я видела разные фигурки из воска. Старый пень — знак, что сделано на смерть. А потом мы увидели женщину, стоящую над младенцем на коленях.
— Откуда здесь ребенок? Что с ним? — встрепенулась Ника.
— У меня умер первый ребенок в роддоме, — ответила я.
Глаза Ники потемнели: «Гады! Безвинное дитя погубили. Кто это сделал, заплатит!»
На одиннадцатый раз в тазике плавал круглый восковой блин.
— Сняли! Я уже подумала, не сможем. Сделано сильно. Порча, как болезнь, может давать рецидивы.
Ника радовалась как ребенок, и я почувствовала благодарность и симпатию к этой женщине. Я попрощалась с Никой и Костя отвез меня на вокзал. По дороге он рассказал: «У Ники нет детей, а она трепетно относится к ним». Что-то мне не нравилось в этом мужчине. Он начал рассказывать о себе:
— Служил на Северном флоте, а когда вернулся в Москву, родители уже умерли и сестра продала квартиру, идти было некуда. Прибился к Нике, живем пять лет. Она меня старше, но куда деваться.
Он говорил горестным голосом, поглядывая на меня.
— Вот чем он мне не понравился, — поняла я.
Я не люблю таких, знаю их кредо: «Не люблю, но живу, обстоятельства…»
У меня действительно все наладилось после поездки, но я не могу понять, почему с таким видением Ника не видит сущности Константина? Или любовь ослепляет всех?
