_730x450_887.jpg)
В подземке саксофонист исполнял джаз. Данил сразу заметил ее: она кружилась, забыв обо всем на свете. Длинные волосы легкой волной повторяли мелодию. Данил подумал: она провинциалка. Москвички так не умеют, их ничем не удивишь, не пробьешь их генетический панцирь цинизма. Саксофон замолчал и девушка засобиралась.
— Девушка! Подождите, пожалуйста. Вы так хорошо танцевали, вы занимались хореографией? — Дома, в Твери занималась. Это я со страху. Всегда, когда психую, начинаю танцевать.
— А чего вы боитесь, Москвы? — Вы зачем спрашиваете? Мне помощь не нужна.
А глаза у нее были синие-синие. Данил готов говорить, что угодно, лишь бы не отпускать ее. Такую девчонку он уже год ищет. С тех пор, как расстался с Виолеттой, циничной бездельницей и порядочной дурой. Нахваталась умных мыслей от своих любовников. Хотя в постели она была идеальна: умелая, жадная до секса. Сколько таких Виолетт побывало в объятиях Данила за 15 лет, когда московский бомонд принял в нем дизайнера интерьеров высшего класса! Эти Виолетты вдруг прилетели к нему мотыльками — это давало пропуск в лучшие столичные дома, к самым богатым заказчикам, на европейские выставки. Взаимовыгодный обмен вначале радовал, а теперь наскучил: хотелось скромную жену, такую — как мама. Она будет любить его и восхищаться. Он привык к восхищению, Виолетта приучила. — «Как вас зовут?» — Анастасия. — Настя, воскресите пожалуйста мою устаревшую душу. Синие глаза смотрели на Данилу строго. За 3 года совместной жизни с Настей ему все надоело. Надоела ее скромность, которую он не победил на супружеском ложе, располневшее после двух родов тело. Пеленки, бутылочки, коляски, манежики. Данила чувствует, что теряет себя, ему надо дальше развивать свой вкус. Тянулся ночью к Настиной груди — и натыкался на мокрую от молока рубашку. Мечтал о романтическом ужине, а получал растрепанную жену с холодной котлетой и младенцем на руках. Про няню и слышать не хотела. Он начал ненавидеть не только Настю, но и орущих детей.
А тут, словно почуяв, позвонила Виолетта. Они встретились: старый коньяк, свечи, ухоженное и бесстыжее тело Виолетты. Несколько часов сплошного восторга. В тот же вечер сообщил Насте, что оставляет ей и детям квартиру, будет давать деньги, но просит его не искать. Он художник, ему нужна свобода.
Данил платил щедро, аккуратно. О детях даже не вспоминал. Скоро место Виолетты заняла другая, золотая девочка, потом иностранка, потом жена друга.
И тут навалился вопрос: «Что есть секс? Если в этих жалких телодвижениях не заложен сакральный смысл. Если удовольствие от соития не превышает удовольствия как от вкусной еды?» Его вдруг потянуло к Насте. Ее он любил.
Она стояла в дверях, не приглашая войти. Он спросил: «Ты любила меня тогда?»
— Прости… Я была в тебя влюблена. Я не знала что такое любовь. — А теперь? Знаешь?
— Знаю, а тебе благодарна за детей…
Данил пошел пешком по Москве, спустился в метро, в тот вестибюль, где 10 лет назад Настя танцевала под саксофонный блюз. Тогда ему невероятно повезло. Сказочно.
Так случается раз в жизни, но он понял это только сейчас: поздно.
_80x60_0f7.jpeg)
_80x60_71d.png)