Должно быть, есть что-то особенное в матери, воспитавшей дочь в неведении относительно бедности, в которой жила семья. Я вообще не имела понятия, что бедна, до второго класса. У меня было все необходимое: девять братьев и сестер, книги и самодельный игрушечный друг. У меня всегда была чистая одежда, которую шила и чинила мама. Каждый вечер мне мыли и заплетали волосы, а мои коричневые ботинки были начищены до блеска. В школе я была невероятно счастливой, любила запах новых карандашей и плотной бумаги, которую нам выдавал учитель. Я впитывала знания, как губка, заслужив желанную привелегию передавать сообщения директору школы целую неделю!
До сих пор помню, как меня распирало от гордости, когда я поднималась по лестнице к кабинету директора, чтобы передать, что начался ланч. Когда я возвращалась в класс, мимо прошли две ученицы старше меня:
— Посмотри, эта девочка из бедной семьи! — прошептала одна другой, и они захихикали.
Мое лицо горело огнем, я еле сдерживала слезы. Остаток дня я провела как в тумане.
По дороге домой я пыталась усмирить противоречивые чувства, вызванные случайно услышанным комментарием. Я не могла понять, почему эти девочки назвали меня бедной. Я критично осмотрела сверху донизу свое платье и в первый раз заметила, насколько оно изношенное. Рубцы на подоле говорили о том, что платье дали доносить. Хотя тяжелые мальчишеские ботинки были достаточно крепкой обувью, не позволявшей выворачивать ступни, неожиданно я испытала смущение из-за их уродства.
К тому времени, как я добралась до дома, мне было жаль себя. Я словно заходила в незнакомый дом, критично осматривая все вокруг. Я увидела порванный линолеум на кухне. Будучи подавленной, я не ответила на радостное приветствие матери, готовившей на кухне овсяное печенье и молоко из порошка. Я была уверена, что другим девочкам не приходится пить порошковое молоко. Я просидела у себя в комнате до самого ужина, обдумывая, как заговорить с мамой о бедности. Я не могла понять, почему она не рассказала мне. И почему мне пришлось узнать об этом от других. Набравшись смелости я зашла на кухню:
— Мы бедные? — выпалила я, словно обороняясь.
Я ожидала от мамы отрицаний, оправданий или по крайней мере объяснений, которые успокоили бы меня.
Мам задумалась и ничего не говорила на протяжении минуты.
— Бедные? — повторила она, отложив нож, которым чистила картофель. — Нет, мы не бедные. Посмотри, что у нас есть, — указала она на моих братьев и сестер, играющих в соседней комнате.
Мамиными глазами я увидела дровяную печь, согревающую весь дом, яркие шторы и ковры, сделанные своими руками, блюдо с горой овсяного печенья на кухонном столе. Из окна кухни открывался вид на наш двор — место для забав и приключений для десятерых детей.
— Возможно, кто-то считает, что мы бедные. У нас нет денег, но есть нечто большее.
И с удовлетворенной улыбкой моя мать вернулась к приготовлению ужина для своей семьи, не осознавая, что в тот вечер насытила не только наши желудки. Она насытила мое сердце и душу.
