_730x450_887.jpg)
Ездил я как-то с одним богатым человеком по области. И он меня убеждал, что наши люди за копейку удавятся. Покажи, мол, им сладкий пирожок — они версту на коленях проползут. Этот человек был еще молод, ему не исполнилось и сорока. И вздумал он куда-то избираться. Захотелось, видимо, власти и неприкосновенности. Денег у него, владельца нескольких фирм, и без депутатского мандата хватало.
Его штатный журналист заболел и меня уговорили поездить с ним по области с избирательной кампанией, позаписывать на диктофон выступления кандидата в депутаты перед народом. Записи потом нужно было передать журналисту, чтобы тот приготовил агитационную газету.
Для наших поездок этот мужчина одевался демократично, дорогие часы дома оставлял. И машину выбрал старенькую, чтобы бедный люд не злить. В дороге он мне доказывал, что наш человек выродился. И стар, и млад. Сделает за деньги что угодно. Заплати — и за кого хочешь проголосует. За кого угодно.
Кто порядочный? Только тот, у кого толстый кошелек. Если денег куры не клюют, то человека не купишь, есть у него честь и совесть. Он личность. А бедные — это рабы, которые за копейку удавятся. Так утверждал этот кандидат в депутаты.
Ему явно хотелось затеять со мной полемику. Но я был старше и понимал, что спор — дело бесполезное. Переубедить могут факты, и только факты. А слова — это ветер. Я только спросил, откуда такие странные взгляды. Мой собеседник с гордостью ответил, мол, помотался по стране, насмотрелся. Опыт!
Но скоро, я был неприятно удивлен. Он же каждый день людям в глаза про добро и справедливость говорил, а думал про них такие гадости!
Каждый день мы колесили по городкам и поселкам, а к вечеру возвращались домой. Машина, как я уже говорил, была старенькая. И вот въехали мы в какую-то деревеньку, из тех, что тянутся одной улицей вдоль дороги. Проехали немного — и машина заглохла. Водитель занервничал — вдруг зарплату урежут? — и полез под капот колдовать.
Мы с кандидатом в депутаты посидели немного в машине, потом заскучали, вышли. Он был уже порядочно зол, обругал водителя, позвонил в город, чтобы за ним прислали другую машину. Потом мы сели на скамеечку возле чьего-то забора. Посидели, помолчали… И вдруг мой спутник взорвался: страна, мол, плохая. Дороги поганые и народ такой же.
Пока он говорил, кто-то легонько потянул его за рукав. Выглянула из-за дряхлого забора старушка, позвала в избу. Мы переглянулись: может помочь чем-то надо? Зашли. А на столе молоко и хлеб. Бабушка хлопочет у печи, приговаривая, что вот, невестка недавно корову подоила, а хлеб недавно пекли сами. Угощайтесь, мол, люди добрые.
Изба деревенская, обыкновенная. На столе потертая клеенка. Пол давно не крашен. Подоконники облупленные, потолок кривой. Древние стулья. Просиженный диван. Допотопные половики. Мы перекусили. Мой спутник потянулся за кошельком. Достал несколько бумажек:
— На, бабушка, возьми.
А она руку его отвела. И мы услышали:
— Что ты, что ты! Мне помирать скоро! Что я Господу скажу?
Потом бабушка взяла кружку с молоком и кусок домашнего хлеба и пошла кормить «Того парня, что у машины», нашего водителя.
Мы вышли из избы. И я не удержался и спросил:
— Скажите, у вас ведь, наверное, тоже бабушка есть?
Он ничего не ответил. Но глаза спрятал. Вот как! Он факт получил. Вернее, фактом по носу. Остаток дороги мы молчали.
Больше меня в такие поездки не звали. Я и не хотел. Бабушка правильно заметила:
— Что я Господу скажу?
Георгий Жаркой
